«Возможно, именно то, как Меркель понимала компромисс, предопределило начало войны»

Публикация мемуаров Ангелы Меркель показала, что экс-канцлер по-прежнему играет заметную роль в жизни Германии. Споры о ее книге под названием «Свобода» на какое-то время оттеснили на второй план даже отставку правительства и досрочные выборы.

За первую неделю было продано 200 тысяч экземпляров. При этом найти сочувственную рецензию непросто: после 24 февраля 2022 года Меркель стремительно превратилась из «mutti», как ее называли в прежние годы, в одну из главных антигероинь немецкой прессы.

Кажущееся несоответствие между критическими отзывами и популярностью среди читателей вполне отражает отношение немцев к Меркель. Подавляющее большинство считает годы ее правления хорошими для страны, но лишь 40% говорят, что им не хватает Меркель на посту канцлера.

Значительная часть претензий к экс-канцлеру — а теперь и к ее книге — связаны с ее политикой на восточноевропейском направлении и отсутствием самокритики по этому поводу.

Меркель по-прежнему считает правильными все свои ключевые решения: не предоставлять Украине статус кандидата в НАТО, покупать российский газ, строить «Северный поток — 2», отказаться от атомной энергетики.

Понять это на фоне продолжающейся уже почти три года полномасштабной российско-украинской войны трудно. Но попытаться все-таки стоит.

С первой встречи

Если верить Меркель, тема Украины возникла уже на ее первой встрече с Владимиром Путиным на посту канцлера. Дело было в апреле 2006 года в Томске. Путин предложил Меркель вместе доехать до аэропорта и по пути указал ей на деревенские дома, где, по его словам, «живут люди, у которых мало денег и которые поэтому легко поддаются влиянию».

«Именно таким группам в Украине … американское правительство посулило денег, чтобы они приняли участие в оранжевой революции осенью 2004 года. Ничего подобного в России я никогда не допущу», — пересказала экс-канцлер слова Путина, а потом и свой ответ ему: «Нас в ГДР побудили устроить мирную революцию вовсе не американские деньги. Мы хотели ее, и она изменила нашу жизнь к лучшему. Этого хотели и люди в Украине».

Рассказывая о первой встрече с Путиным, Меркель дает понять читателям, что уже тогда четко осознавала, с кем имеет дело. При этом она еще и дистанцируется от базовых путинских установок — и это немаловажно, учитывая все написанное ею на следующих страницах.

Так, комментируя Мюнхенскую речь Путина 2007 года, Меркель упрекает его в выгораживании России и двойных стандартах (много обвинений в адрес НАТО по поводу событий в бывшей Югославии, но ни слова о роли России в конфликтах на постсоветском пространстве).

И в то же время она отмечает, что не все заявления Путина показались ей «совершенно абсурдными». Тут имеются в виду и претензии к США в связи с иракской войной, и упреки в адрес НАТО по поводу расширения военного присутствия на востоке Европы.

Меркель важно подчеркнуть: даже понимая определенные тревоги и мотивы российского руководства, она никоим образом не разделяет стоящую за этим аксиоматику и целеполагание. А следовательно, отличается от тех, кого примерно в те же годы в Германии стали называть «путинферштеерами».

К тому же экс-канцлер не испытывает никаких человеческих симпатий к Путину. «Если я чего-то не выношу, так это непунктуальности», — редкий для воспоминаний Меркель эмоциональный комментарий личного свойства, который она позволила себе по поводу опоздания президента России на церемонию фотографирования участников саммита G8.

Между тем разговор в Томске, судя по воспоминаниям экс-канцлера, имел еще более поразительное продолжение. Путин спросил, знает ли Меркель о важном отличии между конституциями России и США. И сам же ответил: «В обеих конституциях президентство ограничено двумя сроками. Но в США вторые перевыборы после перерыва запрещены».

Узнав о таком разговоре, гадавшие насчет перспектив третьего путинского срока россияне могли бы воскликнуть: «А что ж вы тогда молчали, фрау Меркель?» Но ее саму российский внутриполитический контекст занимал куда меньше, чем то, что Путин со всеми своими взглядами и установками собирался и дальше определять внешнеполитическую линию РФ, кто бы ни стал его преемником (к слову, свое общение с Дмитрием Медведевым Меркель не упоминает вовсе).

Признание реальности

Ключевая мысль Меркель во всех главах о восточноевропейской политике состоит в том, что ни Путин, ни Россия, ни путинская Россия не исчезнут просто потому, что кто-то этого очень хочет. Необходимость признания реальности того, что Путин существует и руководит огромной и важной страной, — основной месседж Меркель.

Взаимодействуя с Путиным во второй половине 2000-х, она считала нужным всякий раз задаваться вопросом: можно ли в рамках набирающего обороты риторического конфликта поставить российского лидера на место? С 2014 года вопрос зазвучал иначе: можно ли остановить начавшуюся военную агрессию?

Вспоминая дискуссии перед Бухарестским саммитом НАТО 2008 года, Меркель называет иллюзией предположение, что предоставление Украине и Грузии статуса кандидатов на вступление в Альянс защитило бы их от путинской агрессии.

«Можно ли было в тот момент серьезно представить, что в чрезвычайной ситуации страны НАТО ответят и вмешаются, оружием или войсками? Можно ли было представить, что я как федеральный канцлер попрошу в Бундестаге такой мандат и для нашего бундесвера и получу большинство? И если да, то каковы были бы последствия? А каковы, если нет? Последствия не только для Грузии и Украины, но и для НАТО», — задается она риторическими вопросами.

Примерно той же логикой — реальных возможностей — Меркель объясняет вторые Минские соглашения, которые в феврале 2015 года заморозили конфликт на востоке Украины. Экс-канцлер называет те договоренности «единственным достаточно надежным тогда способом остановить продвижение российских войск».

Значит ли это, что вся политика Меркель, как утверждают ее оппоненты, сводилась к уступкам России? Сама экс-канцлер, очевидно, считает такой взгляд упрощением.

Она исходила из того, что самое важное — давать Путину ощущение, что он может добиться чего-то переговорами, но при этом не идти на необратимые уступки по ключевым вопросам (например, не признавать аннексию Крыма).

Значимым компонентом такого подхода было сохранение личных контактов с Путиным: во всяком случае, Меркель сожалеет об их отсутствии в период пандемии и задается вопросом, начал бы российский лидер полномасштабную войну, если бы не сопровождавшая COVID-19 изоляция.

Чего именно рассчитывала добиться Меркель, понятно из ее мягкого упрека в адрес Владимира Зеленского, который в 2019 году, перед последним саммитом в нормандском формате (РФ, Украина, Германия, Франция), поставил под сомнение Минские соглашения.

«Pacta sunt servanda — договоренности должны соблюдаться, — это базовый политический принцип, которому я следовала, даже когда мне это было непросто», — пишет Меркель. Иными словами, экс-канцлер, не оправдывая тогдашнее негодование Москвы по этому поводу, указывает, что Зеленский мог бы действовать тоньше.

Была ли это оппортунистическая попытка потянуть время, или за ней стояло нечто большее? Возможно, этого противопоставления вообще не существует для политиков поколения Меркель и Путина.

Они были свидетелями, участниками и творцами такого количества изменений, что могут считать любые длительные расчеты умозрительными: слишком много обстоятельств не поддается прогнозированию.

Задача политиков в такой парадигме — в каждый момент времени быть в наиболее сильной позиции из реально возможных. Информационно-технологическая революция, которая сопровождает эти изменения, а до известной степени и предопределяет их скорость, дает политикам надежду на то, что любые издержки быстро забудутся.

Это вполне объясняет позицию Меркель по «Северному потоку — 2». В интервью после выхода воспоминаний она размышляет о политическом смысле проекта: строительство газопровода, по ее словам, было «попыткой заинтересовать Путина» идеей общего процветания на европейском континенте.

Но в самой книге экс-канцлер откровенно признается: главное соображение было в том, что немецкой экономике нужны дешевые энергоносители. А как это в будущем повлияет на военные аппетиты России и что об этом думают восточные европейцы, ее интересовало лишь во вторую-третью очередь.

Из мемуаров можно понять, что в основе стратегии Меркель на восточном направлении была надежда переждать Путина.

Она вспоминает, как российский президент однажды сказал ей по поводу Украины и Грузии: «Ты не будешь канцлером вечно, и они войдут в НАТО, а я хочу этого избежать».

«И я подумала, — пишет дальше Меркель, — ты ведь тоже не будешь президентом вечно». Опыт жизни в ГДР, о котором экс-канцлер впервые рассказывает так подробно, убедил ее: авторитарные режимы могут рухнуть очень неожиданно. Нужно только уметь ждать.

Путь к войне

Пожалуй, главный вопрос, возникающий в связи с этими мемуарами, звучит так: можно ли было избежать войны, если бы все на Западе придерживались такого подхода, как Меркель?

Сама экс-канцлер деликатно, но все-таки упрекает своих предшественников — за то, что дали Путину поводы для Мюнхенской речи. Поляков и американцев — за то, что продвигали сближение НАТО с Украиной и Грузией. Партнеров по правительственной коалиции, социал-демократов, — за то, что блокировали наращивание военного бюджета Германии после 2014 года.

На самом деле перечисление сделанного (или не сделанного) ее политическими союзниками и партнерами — это не только упрек и даже не попытка снять с себя ответственность, а проявление еще одной из базовых установок Меркель: в рамках демократической политики невозможно и даже вредно навязывать собственную единоличную волю.

Проблема, однако, в том, что внутринемецкие и внешние партнеры Меркель были столь же реальны, как и Путин. И если взаимодействие с ними выливалось в самые большие неудачи — значит политик Меркель с этой реальностью не совладала.

А именно так и происходило: в одном из интервью экс-канцлер говорит, что недостаточная обороноспособность Германии — единственное, в чем она может себя упрекнуть. А в книге воспоминаний со свойственной ей прямотой Меркель препарирует результаты все того же Бухарестского саммита НАТО 2008 года.

Тогда Германия и Франция выступали против предоставления Украине и Грузии каких-либо обещаний о вступлении в Альянс, а США, Польша и страны Балтии настаивали на них. В результате спор свелся к одному слову в итоговой декларации — «однажды».

«НАТО приветствует евроатлантические стремления Украины и Грузии к вступлению в НАТО. Сегодня мы пришли к соглашению о том, что эти страны вступят НАТО», — сказано в документе.

Меркель настаивала на формулировке «однажды вступят» — и это звучало бы куда менее категорично. Но она согласилась на уступку, учитывая, что добилась большего: отказа от предоставления этим странам кандидатского статуса.

Что вышло в итоге, хорошо сформулировала сама Меркель: «То, что Грузия и Украина не получили статуса государств-кандидатов, значило «нет» в ответ на их ожидания. То, что НАТО в обозримой перспективе пообещало им допуск к вступлению, значило для Путина «да» их присоединению к блоку, объявление войны».

Всего через несколько дней после этого Путин впервые пригрозил западным лидерам, в том числе тогдашнему президенту США Джорджу Бушу-младшему, разделом Украины.

Компромисс в итоге только спровоцировал эскалацию, причем в таком ее варианте, который не обещал ни Украине, ни Грузии вообще никакой защиты — пусть даже, по версии Меркель, такой призрачной, как статус кандидатов на вступление в НАТО.

Возможно, именно то, как Меркель понимала компромисс в отношениях с партнерами («немного нашим, немного вашим»), предопределило начало войны в большей степени, чем ее подход к Путину.

После того как в декабре 2019 года Зеленский в присутствии Меркель и Макрона подтвердил желание украинской стороны пересмотреть Минские соглашения, в Москве разочаровались в способности европейских лидеров влиять на Киев.

Все последующие предвоенные заявления Путин делал исключительно в адрес Вашингтона, подчеркивая: европейские страны, включая Германию, самостоятельными он не считает.