Про «коней» в упряжке Лукашенко, на которой он скачет уже 30 лет

Беларуские юристки-международницы Катерина Дейкало и Екатерина Кузнецова запустили «салонно-аналитический» подкаст Чертежи свободы, где рассуждают о беларусах, обществе и правовых идеях, определивших современную Беларусь.

Первый сезон посвящен 30-летию принятия первой конституции независимой Беларуси, первым президентским выборам — и как страна в итоге оказалась там, где она есть.

— Мне кажется, родовая травма боязни рынка сохраняется в определенных формах до сих пор. Даже сегодня в нарративах у Лукашенко — боязнь резких реформ, «мы ни в коем случае не будем кидать людей». Знаменитые «вшивые блохи» — тоже оттуда, из перестройки, — рассуждает Екатерина Кузнецова.

Также она упоминает рожденную в 1990-х идею о борьбе с привилегиями, с «зажравшимися начальниками» — ту самую, которую удачно оседлал Лукашенко и использовал ресентимент борьбы с коррупцией для собственного взлета. Не слезает он с этого коня и сегодня.

— Еще важно упомянуть такой фактор демократизации, как горбачевский плюрализм и гласность: стало можно говорить то, что раньше было нельзя, — добавляет Катерина Дейкало. — И это как раз дало нам голос национального, который продвигал антисоветские, антибольшевистские нарративы.

В том числе, например, статья Позняка и Шмыгалева про Куропаты, которая была опубликована в 1988 году в «ЛиМ» — там впервые была опубличены факты о расстрелах беларусов в этом месте в 30-е годы.

С этой же гласностью, думаю, связано формирование беларуского политического поля: в 1989 году было создано «Адраджэнне», потом оно трансформировалось в БНФ, «Грамада» туда же корнями уходит.

Если бы этот процесс продолжился, считают юристки, современный беларуский политический ландшафт выглядел бы совершенно иначе, и многие партии подходили бы сегодня к своему 40-летнему рубежу — по сути, в Беларуси сложилась школа политиков.

— С другой стороны, — говорит Екатерина Кузнецова, — у возрождения национального голоса в конце 80-х была и темная сторона: размораживание конфликтов, которые Советский Союз и сам породил, и задавил. А свобода слова привела к тому, что все всем вспомнили, кто кому должен, обижен и так далее.

Часть военных конфликтов того времени была вполне себе на территории бывшего Союза. И идея «а вот у нас мирное небо» заиграла новыми красками. Потому что до этого была только Вторая мировая война, про Афган не говорили и для большинства он был далеко.

Но когда у вас в Таджикистане люди друг друга режут — это воспринимается по-другому. И идея сохранения мирного неба — тоже один из важных «коней» в упряжке Лукашенко, на которой он до сих пор скачет.

Катерина Дейкало отмечает еще два момента, повлиявшие на то, почему Беларусь не повторила путь части бывших союзных республик:

— Несмотря на то, что голос национального вышел из тени и начал звучать, у общества не было идеи национального государства. Она была у группы людей, активистов, но не у широких масс — в сравнении с той же Украиной, не говоря уж о странах Балтии.

У нас не случилось памяти о национальном государстве до БССР, как, например, у Литвы — и людей, которые помнили, как это было.

Конечно, трудно быть государством среди мировых держав, которые ходят туда-сюда, как по своей прихожей — «натоптали», что называется.

И второй момент, связанный с предыдущим: не было доверия к старой номенклатуре, которая на первых порах была частью общества с независимой идеей. Этого у нас тоже не случилось.

— В таком состоянии мы и подошли к 1990 году, — продолжает Екатерина Кузнецова, — когда значительная часть людей после развала «совка» по-прежнему жила советской жизнью, не знала, как встраиваться в капитализм, да и не хотела.

Старая идеология была размыта правдой о ГУЛАГе, другими проявлениями гласности, а европейский выбор был вовсе не очевидным. Это трудно понимать из сегодня, но в 1990 году Евросоюза еще нет — есть европейские сообщества как форма экономической кооперации государств.

Поэтому очень понятного европейского выбора — не было, скорее, была идея, что мы хотим, как в Европе, в смысле колбасы в магазине.

— Только рухнула Берлинская стена, Евросоюза еще нет (как юрлицо он появится только в 1992-м). И поэтому ни простым людям, ни элитам в начале 90-х невозможно было представить, что есть какой-то трек для нас в условном Брюсселе — маленький откидной стульчик для беларуского общества и государства, — резюмирует Катерина Дейкало.