Кристина Черенкова: «Когда кормушки открывались и люди называли ФИО, слышала фамилии друзей. Это было жутко»

Кристине Черенковой 34 года. Девушка родилась и выросла в Речице, а в 2014-м вышла замуж и переехала в Мозырь — город на границе с Украиной. Там беларуская антифашистка занималась организацией свадеб, была вокалисткой группы «VIKT(A)R xOi!» и вела свой блог в Instagram.

Как и у многих беларусов, кардинально ее жизнь изменилась в 2020 году — тогда она выходила на акции протеста и рассказывала о происходящем в Беларуси в своем блоге.

За это Кристина не раз попадала в поле зрения силовиков — ее штрафовали в 2020-м, проводили обыск в 2021-м, а после начала полномасштабной войны России в Украине в 2022-м — осудили на два с половиной года колонии за антивоенные высказывания.

О том, как репрессии затронули не только Кристину, но и ее семью, о двухлетнем заключении, любви и боли — она рассказала в интервью «Салідарнасці».

— Я вела небольшой блог в Instagram, на который было подписано 15 тысяч человек. Затрагивала темы стиля, субкультур, вопросы неравенства. Свою точку зрения доносила по-разному — иногда в серьезном стиле, иногда — в юмористическом. События 2020 года внесли свою лепту в мои посты, — делится Кристина.

«Во время обыска показали донос со скриншотами и данные человека, который его написал»

— Вместе с мужем мы выходили на акции протеста в Мозыре, где, бывало, собиралось и по 10 тысяч человек — это большой процент от населения города (население Мозыря — около 100 тысяч человек — С.). Я чувствовала атмосферу единства — из окон домов и машин нас приветствовали местные жители.

В первые дни после выборов пострадали родители моего мужа. Их жестоко задержали с применением физической силы, после чего те были вынуждены взять больничный. Через несколько дней на свекра завели уголовное дело, и они вместе с женой уехали из Беларуси.

К сожалению, многие мои близкие столкнулись с милицейским произволом. В 2021-м муж отсидел сутки, после его уволили с завода. Я очень эмпатичный человек, поэтому злилась на все происходящее, и высказывалась об этом в своем блоге.

В 2021-м, вспоминает девушка, на ее посты в Instagram написал донос администратор провластного телеграм-канала. Тогда в их с мужем дом пришли с обыском:

—  Мне даже показали донос со скриншотами и данные человека, который его написал. Но тогда ни административное, ни уголовное дело не завели — забрали технику, а через полгода вернули.

Уже тогда девушка поняла — за ее аккаунтом следят. Но уезжать не хотелось — любимая работа, контракты с клиентами на год вперед, семья и друзья — все это держало в Мозыре.

— К тому же думала — если все уедем, то кто останется? Мы до последнего с мужем надеялись, что станет лучше. Со временем, конечно, было ощущение, что живем как в 37-м, когда люди, сидя дома, ждали приезда черного воронка, — делится Кристина.

«Сотрудник стянул с меня одеяло, били ногами по спине, по ягодицам»

Зимой 2022-го, отмечает собеседница «Салідарнасці», ситуация в Мозыре накалилась.

— Российские военные заполонили город. Они были буквально повсюду: в магазинах, парках, барах. А военная техника и танки перенаправлялись по нашей железной дороге. Мы понимали: это не просто учения.

Когда началась война, я опубликовала пост в поддержку Украины. А потом высказывалась в «историях». Многие мои украинские друзья это репостили, хотя в первые дни войны было также много агрессии в отношении беларусов со стороны украинцев: «Как вы могли такое допустить, почему не ложитесь под танки? Особенно вы, в Мозыре». Чтобы понять, почему так, надо было просто знать о ситуации в Беларуси.

23 марта Кристину задержали за антивоенные высказывания. В ее дом ворвались ГУБОПовцы с силовой поддержкой ОМОНа.

— В то утро я проснулась в семь часов от звука болгарки. Я была без линз и очков, поэтому сначала не понимала, что происходит. Муж успел добежать до прихожей, как его сразу же положили лицом в пол, руки за спину, а нашу комнату заполонили около 10 человек.

Они были в масках, бронежилетах и с автоматами. У меня в голове крутились вопросы: к кому они приехали — ко мне или к мужу? И что надо было сделать, чтобы приехали задерживать такой бригадой, как будто мы террористы?

Вскоре силовики показали Кристине постановление на обыск. Так она узнала, что подозревается по 130-й статье УК РБ.

— Все происходило жестко. Пока муж лежал на полу, его били. Когда силовики зашли в комнату, я лежала в постели в одних трусах. Сотрудник стянул с меня одеяло, меня били ногами по спине, по ягодицам. Пока я была почти голой, другие сотрудники подсмеивались и говорили «что мы там не видели?».

Во мне была огромная злоба, по-моему, я даже замахнулась на них кофтой. Кстати, они не дали мне возможность самой взять вещи, чтобы одеться. Сами выбирали их из шкафа и подавали.

Во время обыска они адски разворошили квартиру. Из шкафчиков и антресоли все летело на пол. Но кроме футболки с «Погоней», они ничего не нашли.

Увидели мое свадебное платье — белое с красным поясом. Никакого подтекста, просто у нас с мужем была бело-красная свадьба. Но они тащили его уже прямо как улику, хотя в итоге не забрали. Также их триггернула фуршетная белая юбка с красными лепестками роз для кенди-бара. Они спросили: «Где ты это хотела использовать?».

А у меня просто дома много свадебного декора. Мне уже было от этого смешно, хоть и все еще страшно.

«За моей спиной били моего мужа и не давали мне повернуться»

В местное РУВД Кристину отвезли в домашней кофте — такую одежду ей подали силовики, чтобы одеться. Там же находился ее супруг.

— Меня ставили на колени лицом к стене. За моей спиной били моего мужа и не давали мне повернуться. Были по спине и меня, натягивали шапку на глаза. Оскорбляли, желали смерти. Все это делали ГУБОПовцы и ОМОНовцы.

Со мной несколько раз пытались снять «покаянное» видео. Первый раз — в РУВД. Там я специально начала дурачиться, у них ничего не вышло, из-за чего силовики сильно злились. Во второй раз, в СК, у них все же получилось, но и там я могла сказать, что думаю. Вообще, они заставляют говорить такое, что можно наговорить себе на десять статей.

Через какое-то время они смонтировали оскорбительный ролик и выложили его в том числе в мой Tik-Tok на семь тысяч подписчиков. Потом аккаунт удалили — то ли они сами, то ли подписчики пожаловались, когда поняли, что страница захвачена.

На видео я выглядела ужасно. Мне ведь дома не разрешили ни помыться, ни умыться. А за весь день я ничего не ела, не пила и не ходила в туалет. Некоторые обрывки этого видео после освобождения я посмотрела, но не все — неприятные флешбеки.

«Это был не только допрос, но и лекция про «спецоперацию». Сотрудник убеждал, что она необходима, чтобы Украина не напала на Беларусь»

ИЗ РУВД политзаключенную повезли в СК. Там ее допрашивали около пяти часов:

— Это был не только допрос, но и лекция про «спецоперацию». Сотрудник убеждал, что «она необходима, чтобы Украина не напала на Беларусь, это превентивный удар и вообще Россия спасает в Украине русское население». В общем все как по методичке. Ну и, конечно, говорили, что из-за таких, как мы, все в стране плохо.

23 марта, вспоминает девушка, в Мозыре задержали 10 человек. Об этом она узнала в ИВС.

— Всех, кого задерживали тогда за «политику», заставляли по несколько раз за ночь читать рапорт. Когда кормушки открывались и люди называли свои ФИО, я услышала фамилии своих ближайших друзей. Это было жутко. Как и то, что я совсем ничего не знала о своем муже — «административка» у него или «уголовка». Ну и переживала за нашего котика, который остался дома один, — рассказывает собеседница «Салідарнасці».

Через три дня мужа Кристины отпустили. А ее саму перевели в СИЗО города Гомеля:

— Люди, которые приезжали с Володарки, были очень недовольны гомельским СИЗО. Там все было очень строго. Везде натыканы камеры, лежать, как на Володарке, было нельзя. Только сидеть. В остальном там не было ничего ужасного, если сравнивать с колонией: читаешь, пишешь письма, слушаешь радио.

В камерах, где я сидела, либо совсем не было «политических», либо один-два человека. В 2022-м это были в основном по 130-й (разжигание расовой, национальной или религиозной вражды или розни — С.), за оскорбления, содействие «экстремистской» деятельности.

Потом, когда закрыли Володарку и все больше людей стали переводить на Гомель, количество политзаключенных сильно увеличилось. Половина камеры сидела за участие в протестах.

Через месяц после задержания силовики удалили аккаунт Кристины в Instagram. Иронично, что позже уже несуществующую страницу признали «экстремистскими материалами». «Хорошо, что хоть не поставили официальный герб на аватарку, как это бывает, а просто удалили», — шутит девушка. О том, что так произошло, ей сообщил муж в письме.

В 2022-м, дополняет девушка, в СИЗО перестали пропускать письма не от родственников.

— Цензура стала строже. За 11 месяцев ко мне прорвалось несколько открыточек от незнакомых людей и несколько писем от друзей. А так пропускали весточки только от мамы и мужа. В колонии было еще строже — переписка была возможна только с близкими родственниками.

«Если хочешь там дружить — нет-нет, мы сделаем из вас врагов. Если хочешь делиться — нет, мы тебя накажем. Любое проявление самостоятельности пытались задушить»

Самым ужасным во всем пути заключения, который пришлось пережить Кристине, она считает женскую колонию в Гомеле.

— Это ужасное место. Конечно, там физически очень тяжело, — рассказывает собеседница «Салідарнасці». — Надо таскать тяжести, которые больше тебя в несколько раз. Например, пакет с булыжниками.

Бывало такое, что просыпаешься утром и чувствуешь, будто тебя переехали катком. А ты просто вчера весь день колола лед. Плевать, что через пару дней плюсовая температура и он растает — надо, чтобы администрация ходила и было красиво.

Но тяжелее всего мне было морально. В колонии ты вообще себе не принадлежишь. Главная задача сотрудников — вытравить из тебя все человечное. Если хочешь там дружить — нет-нет, мы сделаем из вас врагов. Если хочешь делиться — нет, мы тебя накажем. Любое проявление самостоятельности пытались задушить.

Руководство колонии делало все, чтобы настроить обычных заключенных против политических. Если хочешь какие-то «плюшки» — сделай подставу политическим, они же «враги народа». Кстати, некоторые оперативники так и называли нас.

Они путают для обычных заключенных причину и следствие: пытаются обвинить политзаключенных в ужесточении условий для всех. «Без вас нам было проще и легче». Ну простите, мы к вам тоже не просились!

Система, вроде, исправительная — должна сделать из тебя добропорядочного человека. А по факту делает озлобленного волка.

Все это, продолжает бывшая политзаключенная, дает знать о себе и после освобождения:

— Раньше я считала себя сильной и смелой. А сейчас мне тяжело адаптироваться в обществе. Я стараюсь редко выходить из дома, потому что мне тяжело. Прошло полгода после освобождения, а я до сих пор не работаю, потому что мне трудно.

Конечно, сейчас уже лучше, ведь в первые месяцы я ощущала себя буквально младенцем: как будто разучилась думать и действовать самостоятельно. В бытовом плане колония сделала для меня большой откат назад — и это ужасно.

Возвращаясь к рассказу о жизни в колонии, Кристина отмечает, что первые семь месяцев ее «особо не трогали». Но, как и всех, оперативники вызывали на личные разговоры, где всякий раз подшучивали: «ты такая-сякая».

— Мне даже пару раз разрешили сходить в спортзал и поучаствовать в КВН — было прикольно. Но позже ко мне стали возникать вопросы. Например, тщательно и часто проверяли мои коробки в каптерке — чай и прокладки могли быть разбросаны по разным углам.

Потом в очередной раз вспомнили о моих татуировках. Дело в том, что их уже дважды освидетельствовали на наличие экстремистских и нацистских символов — все было хорошо. Но за три месяца до освобождения они стали намекать, что мне их надо перебить (а такое практикуют прямо в колонии). Говорили, мол, если не хочу, чтобы на выходе по освобождению меня ждал ГУБОП, это надо сделать. Я ответила, что мне надо посоветоваться с адвокатом.

Данные адвоката специально долго не пропускали в письмах. Но в тот период у меня был телефонный звонок с мамой, и я успела ей об этом рассказать. Она писала жалобы за принуждение, после чего сотрудники колонии успокоились и больше про перебивку тату ничего не говорили.

Вместо этого они сделали для меня «подставу»: нашли двух 18-летних девочек по три-два-восемь (328 ст. УК РБ) и заставили подписаться против меня — якобы я плохо выразилась в адрес сотрудников колонии. Потом те ко мне подошли и признались, что поставили эти подписи, ведь иначе не вышли бы из кабинета. За этот подставной рапорт меня лишили длительного свидания, а потом переселили в другой отряд в качестве наказания.

Кстати, о свиданиях. Их у Кристины во время заключения было всего два. Эти сутки она проводила с мужем, который приезжал из Европы, где на тот момент работал.

— Я всегда писала большой список, что привезти мне на свидания: маски для лица, вкусняшки, наклейки. Еще всегда просила косметику — хотела увидеть свои палетки теней, ведь в колонии можно иметь только ту косметику, которая продается там.

На свидании можно одеваться в свою одежду, пить кофе на улице. И, конечно, сутки, которые мне давали — это так мало… Первые дни после свиданий очень сложно прийти в себя. Только почувствовала хоть какую-то свободу, как надо снова жить по расписанию. 

Не «политическим», кстати, дают больше дней, чтобы увидеться с родными — два или три. А часто даже дополнительные дни — они ведь на пути исправления.

«Собирались и мечтали: может, нас всех выпустят?»

Собеседница «Салідарнасці» рассказывает, что в этом году атмосфера среди политзаключенных изменилась:

— Настроение ухудшилось. Люди, которые сидят давно, уже не так верят, что что-то поменяется. Но иногда, во время рабочих перерывов, мы собирались на фабрике и мечтали: скоро День Независимости, может, нас всех выпустят?

Во время заключения Кристины также стала распространяться практика, когда с политзаключенными женщинами делали сюжеты пропагандисты:

— Это, конечно, принуждение.

Например, Полина Шарендо-Панасюк — считаю, что она просто в плену.

Но я видела и другие ситуации, когда люди снимались охотно.

При этом многое, что показано в этих сюжетах — приукрашено. Если у женщины старая форма — для интервью дадут новую, наутюженную. Если снимают на фабрике, могут посадить за самую чистую швейную машинку, даже если на самом деле ты не шьешь.

Для красивой картинки также вводят «военное положение» — это когда все отряды сидят в помещениях и не выходят, чтобы не дай бог кто-то увидел, что в колонии есть зечки. Такое, кстати, часто было еще и когда приезжал какой-нибудь генерал — нас всех прятали. То есть всегда показуха.

«ГУБОПовцы сказали: тебе надо будет свалить из Беларуси, иначе будут проблемы»

11 апреля 2024 года Кристина вышла на свободу. Вспоминает: еще в колонии понимала, что ей надо будет уехать из Беларуси. Но не думала, что это придется сделать так быстро:

— Еще в колонии ко мне приезжали из ГУБОП и говорили, что мне надо будет «свалить», иначе будут проблемы. Так и случилось. После освобождения я приехала к маме, через пару дней раздался звонок: надо уезжать, потому что снова задержат. Я даже не успела съездить в Мозырь, взять вещи и документы.

Недавно я узнала, что девочки, которые остались в колонии или вышли после меня, думали, что меня на выходе задержал КГБ. И, мол, поэтому я оперативно уехала из Беларуси. То есть сотрудники колонии специально распускают слухи, и так было не только в отношении меня. Мол, кого-то не пустили в Польшу, кто-то теперь якобы снова в СИЗО.

Сейчас Кристина живет в Гданьске вместе с мужем и их котиком, которого тоже удалось перевезти.

— Мне периодически снится колония. Засело глубоко… Конечно, как я уже говорила, произошел полный откат назад, — делится она. — Мне 34 года, а я не знаю, кем буду, когда вырасту. Тяжело, ведь надо начинать жить с нуля.

Также я часто думаю о тех прекрасных девочках и женщинах, с которыми была близка в колонии. У многих из них проблемы со здоровьем — надеюсь, что хотя бы они выйдут по гуманитарному списку.

Меня очень поддержал муж. Несмотря на то, что он уехал еще до моего освобождения, продолжал отправлять мне передачи, переводы, писал письма через мою маму. Через месяц после освобождения он сказал, что как будто и не было этих двух лет. Так что разлука никак не повлияла на наши отношения. Разве что стали еще более трепетными друг к другу.

Я очень благодарна мужу — он замечательно себя проявил в поддержке меня. А мне есть, с чем сравнить. Знаю, что после заключения некоторые разводятся.

Пока Кристина Черенкова была в заключении, посты, материалы и акции в ее поддержку выходили под хештегом #freekita. «Кита» — это псевдоним Кристины. Она рассказывает, что такая поддержка очень помогает в неволе.

— Мне часто передавали распечатки с граффити или послания в мою честь от приятелей, музыкантов и просто неравнодушных людей по всему миру. Это придавало много сил и очень поддерживало. Многие сообщения я прочитала уже после освобождения.

Все это было очень важно для меня. Поддержка — ключевой момент, который помогает выжить в том мрачном мире. У меня сердце рвалось наружу от тепла и осознания, что я не одна. Ты можешь не получить это письмо сейчас, но когда-нибудь ты его прочитаешь, и это будет великолепно. Без этого тяжело и без этого нельзя.

Сейчас Кита также потихоньку возвращается в музыкальное творчество:

— Группу, которая была, мы возобновлять не планируем — половина ее участников в Беларуси. Но у нас в зачатке есть другой панк-рок проект. Пока что нам тяжело собраться — все живут в разных городах. Но все равно идеи уже есть. Конечно, вернуться в творчество было тяжело. Кажется, что и голос уже не тот, и уверенности в себе не так много. Но я все равно стараюсь.

Ситуацию в Беларуси Кристина, как человек, который освободился чуть больше полугода назад, описывает как мрачную:

— Когда я вспоминаю про Беларусь, мне, к сожалению, становится не по себе. Может быть, потому что после освобождения я провела там всего пару дней, и то, стрессовых? Я думаю, что пока Путин у власти в России, в Беларуси тоже ничего не поменяется.

Но, оглядываясь назад, я бы ничего не поменяла. Да, колония немного

надломила меня. Надеюсь, что в будущем восстану из пепла, возрожусь как феникс. Да, это было ужасно, но это был опыт.

В одной книге писали: «Если хочешь узнать страну, посиди в ней в тюрьме». Посидела, и мне совсем не понравилось то, что там увидела. Это гнилая система. Я это увидела и не жалею — убедилась, что была права.